Принц осеннего листопада. Вообще-то он просто лев королевских кровей. Но среди опавших листьев ему, кажется, лучше всего.Видно, душа у него осенняя...
Водяной дракон - хозяин реки. Ради хорошего кадра можно и в воду поставить на пару минут, хотя в целом они влаги не любят...
Пока шел в парк - наткнулся на удивительное дерево, в котором под корнями было целых две настоящих норы! Явно когда-то они были обитаемы... Впрочем, почему когда-то? Скрытая камера и современнейшие методы съемки показывают вам, кто там живет на самом деле А к реке он ходит по секретному подземному ходу под дорогой... Котобус в особых представлениях не нуждается... у этого еще светятся окна и глаза, его уже хотят увезти к себе домой в Самару
Пещерный лев - а это второй обитатель тех удивительных пещер под деревом. Сосед дракона, живут мирно, не ссорятся
Драконь - вот бы на таком полетать, а!
Поохотимся мы на диких уток... впрочем, уток на этом пруду неприлично много и ведут они себя отнюдь не как дикие Как хорошо прикормленные, ленивые, сытые и наглые утки Впрочем, вон летит на них управа... Держитесь крепче за гребень, сейчас пойдем в пике! Ух, аж дух захватывает... Взлетающий в небо... вот такое сегодня небо было - и облака, и синева, вроде и пасмурно, а вроде и просветы... Ну, а те, кто смотрел "Унесенных призраками", наверняка вспомнят этих милых персонажей. К сожалению, рельсы для полного концепта не затоплены...
Под катом много интересного: тигра и дракончик-водолей, драконы Огнистый-Солнечный, Пламя Глубин и Снежный, черно-красный пернатик, золотой волк Варо и кайтайн. Начнем с котобуса. Это маленький котобус, почти котобусенок, живет в зарослях лопуха и прячется под большими листьями. читать дальше
Тигра - благодарное создание, фотогеничный, с выбором его фотографий беда была - хоть все выставляй. Надо сказать, я вообще не ожидал, что у меня получится что-то на тигра похожее, раньше не давался мне этот зверь, но лично я результатом доволен Тигра делался на заказ.
Огнистый-Солнечный. А этот вредный,недаром морда узкая. Насколько хорош он "вживую", настолько трудно выбрать хоть относительно передающие его сущность фотографии...
А Пламя Глубин решил на этот раз покрасоваться перед объективом. Будьте осторожнее, когда идете по парковым тропинкам - такой из зарослей кааак выскочит...
Черно-красный пернатыш - зверя я делал на заказ, гибрид западного,китайского и пернатого дракона, а в общем, мне кажется, вышел довольно милый персонаж
Дракончик-водолей. Тоже заказ. И, к сожалению, в отличие от тигры вредный. На фотографиях он получается хуже, чем в реальности, наверно, у него нелюбовь к фотоаппаратам, или просто стеснительный...
Снежный дракон. Непонятно только, что он делает в зеленой траве? Наверно, потерял свою зиму и ищет ее на границе осени и лета...
Когда уже уходил из парка, наткнулся на такое вот замечательное пушистое дерево... Золотой волк Варо - мощнее и коренастее своих серых собратьев. Потому что генномодифицированный, приспособленный к условиям другого мира - Нимраа, Золотого Мира. Зверь из моей домашней коллекции, продавать я его не буду в принципе.
Кайтайн. Не обольщайтесь этой милой улыбкой, кайтайн хищник, причем довольно опасный. Делал по рисунку моего друга Лео, это зверь из его авторской вселенной.
фотосессия на природе - неведомая белая зверушка, Ктулху, парочка черных драконов, Энзайм-2, пес-дракон и крокодил с крыльями. Под катом картинки полноразмерные. читать дальшеНеводомая белая зверушка - очередной родич черного ушастого пса с моего же рисунка. Парочка черных драконов на озерном берегу Ктулху. Доброе утро, страна! Ктулху с домашним любимцем. Выйти из сумрака! (тьфу ты, из моря!) Военное совещание... Энзайм-2 сам по себе. Пес-дракон, который на время стал домашней зверушкой господина Ктулху. И вот такого крылатого крокодильчика в зарослях удалось поймать в объектив
Хельмут нашёл яйцо во время рейда за дровами и углём, чудом пронёс через патруль - странно тёплое, прозрачное, с сонно барахтающимся внутри Сапфиром: имя дал сразу, только взглянув на слипшуюся синюю гривку, детское тельце, юное, но с судорожно сжимающимися мышцами, - готовились к прыжкам ещё там, в яйце. Не испугала и оскаленная пасть, без злости, как будто на всякий случай или от напряжения... Пронёс чудом: ему мнилось, что яйцо голубоватым светом озаряет дно тачки, и свет просачивается вверх, огибает куски угля. Постовой вяло перевернул верхний слой, чтоб не таскали лёд для видимости. -Хорошо, проходи. Пять минут в каптёрке, - и зевнул в шарф, из-под которого пахнуло добротным, офицерским теплом. У печки Хельмут рискнул развернуть добычу, от ребят всё равно не утаишь. Пригревшиеся сверх положенных минут щурились, недоверчиво скребли ногтями скорлупу. -Ой, убьют, Хельмут. читать дальше-Не убьют, если никто не скажет. -Ты что, ты сам сообрази - зубы какие. И лапы – как у овчарков. Но скоро притихли от сладкой мысли: назло. За обледенелые двери, куда попасть - в очередь на пронизывающем ветру, за офицера, гоняющего от печки, за тачки с углём, которые волоком, потому что колёса не успевают править. А зло - оно паратое. -Вот что, - Генрих здесь старший, - к каптёрке после обеда только подойдут; будем сторожить, эстафету передавать, авось, до вечера долежит твой Сапфир. А потом в казарму, там только один стукач, завтра его переводят... -А потом? -Угля вагон. Ты его сюда тащил, о чём думал? Ладно, побежал я... - Он запахнул полушубок, натянул рукавицы, блеская протёртыми ладонями. - Как русские говорили - авось. Надвинув шапку, он затопал, протаранил дверь и исчез; в каптёрке затихли. Хельмут тоже засобирался. Что Генриху простительно, за то с него вдвое спросят. Генриху скоро в младшие офицеры - шутил: поненавидите и туда же. А то, говорит, бюргерами голодать. Хельмут обижался, у него отец бюргер. До конца смены он работал, как автомат - отбивал уголь и глазами по сторонам - вдруг ещё блеснёт. А в последнюю ходку испугался. Подумал - откуда яйцо? Правильно, мать оставила. А что за самка такая, у которой детёныш ещё в яйце барахтается, тренирует мышцы, да так, что Хельмут завидует: придёт и в мутном посеревшем зеркале будет рассматривать торс и руки, но наперёд знает - не то, не то... Перебоялся. В казарму пришёл злой - без него яйцо унесли, спрятали в тумбочку, потом под матрас, потом Генрих сжалился, показал тайник: -И ни гу-гу. Старый тайник; раньше его только трём доверенным с курса показывали. -А поместится? -Затолкаем... - Он деловито вытащил из тайника листочки - жёлтые, засаленные, вконец исписанные и изрисованные. Все разом вспыхнули. -Салаги, - хмыкнул Генрих, - это только сверху. А там записи... О Приходе. - Он вздохнул. - Не влезают... -Сжечь надо, - подсказал кто-то. -Историю не жгут, кадет. Но скоро листы пошли в печку - горели звонко, без почтения, в обычный бумажный пепел. Генрих смотрел, курил, поражая роскошью заначки. -А ты это... Всё прочитал? Запомнил? -Такое не запомнишь... -Так ты расскажи потом. -Потом, - эхом отозвался Генрих. Вечером офицеры обыскивали казарму - учуяли запах самокрутки. В полной тишине скрипели тумбочки, шелестели матрасы и истончавшие от кадетских голов подушки. Переглядывались. Глотали вязкую слюну по сухому горлу. Мельком смотрели на тайник - кто мог. Другие сидели, как деревяшки в поленнице перед печкой - смотрели в пол, уговаривали себя не оглядываться. Особенного ничего не нашли, дали пару подзатыльников в сердцах, да доносчика избили - за то, что спал у офицерской печки. Но Генрих был прав, скоро его перевели, сделали постовым - тычки раздавать и смотреть, чтобы лёд вместо угля не возили. И чтобы в шарф зевать, подумалось Хельмуту, тёплым, пахнущим колбасой и водкой зевком. Нового доносчика, пухлого сонного Даниэля научились водить за нос, реже заглядывали в тайник. -Быстро растёт, - с сомнением говорил Генрих каждый раз, как Даниэль уходил с докладом. Как его прокормить, такого... Пайки полуголодные. -А чем они питаются? -Уж питаются! - огрызнулся Хельмут. И Сапфир в своём нерождённом сне потягивался, показывая зубы - всю пасть. -Лобастый, - весомо добавлял Генрих, - не просто зверушка. -Не похож он на зверушку, на человека похож - если б не когти. Через неделю споры стали разрастаться, охватили всю казарму - Сапфир прямо в яйце открыл глаза, смотрел настороженно, запоминал склонившихся мальчишек, переводил взгляд - посмотрит, моргнёт, посмотрит, моргнёт - медленно, сонно. -Он, наверное, даже слышит? Что, если постучать? Генрих перехватил руку: -Тс! Что это, собачка тебе? Глазами стучи. Закрыли тайник, молчали до отбоя, а потом спорили - даже на ходках успевали перекинуться словами и паром... Никто не увидел того, на что втайне надеялись - тайник неделю не открывали, опасались доносчика, проверок, всего... Открыли и ахнули разом - среди осколков скорлупы сидел, затаившись, Сапфир. Насуплено, тяжело осмотрел мальчишек... И улыбнулся. -А зубов-то... Четыре ряда. -Есть, наверное, хочет. -Давно сидит, скорлупа почти высохла. -Он её съел почти. Хельмут поднял Сапфира - тяжело. Он однажды принимал роды у отцовой овчарки: щенята висели в руках беспомощными дрожащими комочками. Сапфир - как кусок угля - плотный весь, упругий, осмысленный какой-то. Сколько он в тайнике ещё будет помещаться? И ведь сидел, тихо, как новобранец в первый день. Сидел, жевал скорлупу, ждал... У Хельмута дыхание перехватило - вот какие снаружи живут. Холод, пурга семь месяцев в году, когда дыхание вырывается даже не паром, а снегом, лёгкие вымерзают. И эти - призраки... Умный Генрих заранее приказал прятать корочки хлеба и теперь размачивал в кипятке: больше ничего не было. Мальчишки глотали слюну и гладили Сапфира по косматой спине: -Кушай, кушай. Сапфир поднял морду - лицо - широко улыбнулся и гавкнул: -Хельмут! - довольный оторопелым молчанием, ещё: - Генрих! *** Тайника, и, правда, хватило ненадолго - недели не прошло. С трудом протискиваясь в нишу, Сапфир умудрялся порыкивать: -Хух, дураки, хух... - И точно головоломка складывал лапы, сжимаясь под стать нише. Мальчишки оставались полуголодными, таская урезанные из-за неурожая пайки, пока Генрих не запретил: -Как-то они живут? Вот и вынесем его, - и прикрикнул. - А то норму не выполним! Сапфир только улыбался; в недельном возрасте он внезапно встал на задние лапы и ходил, постукивая когтями по полу. К нему привыкли, простили непомерный аппетит, не удивились силе и скорости, внятной речи: -Кушать дай. Или, втягивая казарменный воздух: -Даниэль идёт. А потом: -Не грусти, Хельмут. Говорить учили все, показывали пальцем: это стол, это кровать, это Людвиг. Сапфир запоминал. Прошла ещё неделя. Генриху не удалось пронести через постовых порядком вытянувшегося Сапфира - жилистые ноги торчали из полушубка и сверкали синими икрами. Всей казармой ломали голову, но он и тут удивил, стал забираться под самый потолок по доскам - щепки летели из-под стальных когтей - и там, слившись с тёмным углом, засыпал. Генрих хмурился: не успели вынести из казармы, а растёт, как лёд после дождя; только ливень прошёл, а уже обледенело все, в лужах плавают разбитые сапогами льдины, снова смерзаются, или ещё на промёрзших камнях - ледяная корка. Ночью, голодный, обсасывает кожаный ремень и урчит иногда - всё равно Даниэль спит, крепко, сыто. И все, голодные, уставшие, слушают чавканье и жалобные вздохи. И засыпают. *** Месяц прошёл незаметно; Сапфир неуловимо подался в длину, смотрел умоляющими голодными глазами и повторял: -Убери руки, а то я их съем, - но терпел. Только в животе порой так урчало, что вздрагивала вся казарма. И гривища росла - густая, лохматая. В такую зарыться и чесать, чесать... Рукам тепло, Сапфир жмурится, приговаривает: -Ещё чеши, ещё. Каждому хочется погреть руки в меху. Ночами он стал пропадать - овчарки не чуяли, как он просачивался через периметр и уходил в горы, и как возвращался - сытый, бешеный, и от него веяло горным холодом. Бесшумно останавливался у кровати Хельмута, мерцающий в темноте, и радостно сопел, подставляя гриву. *** Через полгода стало почти неприлично чесать Сапфира - он вытянулся, стремительно пошёл в рост, начал резко пахнуть. Сложение его напоминало зрелую подтянутость офицеров в бане. Он вдруг сделался выше Хельмута и Генриха, поступь - величава и тяжела; теперь на безмолвную просьбу он снисходительно кивал: -Хорошо, почеши, - подставлял холку и урчал. Собаки беспокоились по ночам, выли, царапали стены, скулили и снова выли. Хельмут больше не верил собакам - они стерегли людей. Запах повзрослевшего Сапфира заставлял их дрожать и забиваться под доски. После короткой весны снова урезали пайки, рыкало в животах, как у того Сапфира. Строили новые бараки и складывали уголь. За тяжёлой работой как-то не заметили военный переворот, только неделю радовались увеличенным пайкам; и снова - работа, работа, и двести грамм хлеба; показательный расстрел агитаторов... Генрих стал бледен и плохо спал. Он почти офицер, есть время сидеть в кружке заговорщиков и повторять: революция, реформа, революция. Хельмут узнавал о событиях вечером, закутавшись в одеяло и хлебая размоченный в кипятке хлеб. -Зря ты ему говоришь всё это... -Брось, Хельмут, - иногда Генрих забывался, отвечал в горячке, напоказ - не боясь наушников и соглядатаев, - какая у него сила, мощь. Он один может изменить ход истории - даже если это история маленького поселения. -Ты его портишь! - тихо ярился Хельмут. - Делаешь его человеком! -Ты не прав. У него обострённое чувство справедливости! "Какая в этом мире может быть справедливость, - думал Хельмут, - а особенно у Сапфира". И тут же становилось горько: как тихо было в казарме, слушали, притаившись, новобранцы, напряжённо всматриваясь в темноту. Днём Хельмут видел в их взгляде надежду, ожидание... И укор. Как будто говорили: ну что же ты, Хельмут, ты же знаешь, ты же сам видел, как он час простоял на одном пальце - на спор. Твой ведь паёк съел!.. В темноте Сапфир трогал его пылающую щёку носом, подставлял гриву, словно хотел сказать: я не животное, я не просто повторяю слова за тобой... Хотелось удержать его: "Сапфир, Генрих врёт. Не потому, что злой. Просто мы, люди, так привыкли - всё время лгать. И верить в ложь - тоже привыкли". Тебе, Сапфир, не за что бороться... Что ты знаешь о человеческой справедливости?" А на всех пайков всё равно не хватит... *** О расстрелах сообщали почти каждый вечер: их ещё по старинке называют расстрелами, на самом деле трупы скармливают собакам, и на худых бледных шеях пылают багровые полосы. Даниэль каждый вечер громко шепчет молитву. Если его никто не слышит, он долго кашляет, привлекая внимание, и только потом начинает: -Фюрер, мой фюрер, спасибо, что хранишь меня в этом враждебном мире... Ночью переговаривались кровати, с каждой подушки нёсся горячечный шёпот. Хельмут молчал, всё глубже погружаясь в себя или, повернувшись на бок, смотрел в окно, подёрнутое инеем, за которым мерно вышагивала замёрзшая тень часового - никому не нужный страж в этой заледенелой тьме... Кадетов стали вдруг хорошо кормить, будто непрекращающиеся расстрелы вычеркнули лишних едоков из кухонных приказов. В конце недели звали в зал заседаний, набивали битком, и усатый измождённый диктатор говорил с трибуны о создании Республики. Красноречиво покачивались дула автоматов справа и слева от него, в такт словам - точно кивали. Фюрер, чуть старше Генриха, с жаром, выдающим душевную болезнь, почти кричал, раскачивая трибуну: -Народ должен очнуться от векового сна. Три сотни лет мы жили, как затворники, продрогшие и голодные, - кашляющий лай собак, почти поголовно больных туберкулёзом. - Сейчас настало время показать несгибаемую силу наших характеров. Наше, новое будущее мы должны строить с самыми чистыми и светлыми намерениями, – багровые полосы на бледных шеях. – Во имя этого будущего каждый должен положить свою жизнь, чтобы создать новую Родину! – огонь, пожирающий листки с древней историей... Рядом с Хельмутом сидит Даниэль, одевший на митинг отцовский бушлат и фуражку... Лет триста ей, да и великовата на его мальчишескую голову. В бушлате Даниэлю просторно, хоть у него брюшко от частых доносов. Офицерики все в отцовых плащах - потёртых, с обтрёпанными, расползающимися краями. Мать Хельмута была немкой, а отец русским, поэтому бушлата у него не было - Инга берегла, думала, ещё не поздно, родит от офицера. *** Генрих много рассказывал о Приходе; вместе они заново записали всё, что сгорело в огне. И про Сапфира - обязательно. Генрих делал неумелые наброски: -Жалко, красок нет... Они, - как глубоко и туманно это "они", - никогда не узнают, как он светился в темноте. Или даже не поверят. Во все события однажды перестают верить. -Понимаешь, - рассказывал Генрих, - за триста лет было немного выстрелов, но пули сейчас, как вагон хлеба. -Правда, что ль? -Ну, почти... Так что стрелять они не будут, - опять это всепроникающее "они"... Хельмут про пули слышал ещё от отца: Хельмут, говорил отец, наши прапрадеды брали пули горстями, мы бережно храним, а вы на них молиться будете. *** В ладонь ткнулся холодный нос Сапфира, оставив влажный след. -Хельмут... - шепотом; радостный Сапфир хватал воздух - взбудораженный, бешенный после ночной охоты. Генрих сумел провести. Одел на Сапфира бушлат, обмотал тряпками. В общей неразберихе никто и не вглядывался - из-под капюшона сверкают птичьи глаза с зрачками, сжавшимися до чёрных точек. И никто его не видит, Хельмут уже знал - отводит глаза, может рядом пройти и собаки даже не вздрогнут; а тут все смотрят на автоматы и гадают, сколько осталось пуль. Зачем ты его привёл? Хельмут хотел спросить, но не успел: Генрих и ещё десяток младших офицеров вскочили, развернули плакаты; побледнели, но автоматы смолчали. -Долой! - выкрикнул Генрих посиневшими губами, и ребятня нестройно поддержала: -Долой диктатуру! - и уже окрепшим хором: -Долой! Долой! Долой! Волной летело по залу очередное: "Долой!" - злее, смелее, чётче. У Хельмута сердце стучало в такт этому "Долой!", только он молчал. Сапфир молчал. "Долой, долой!" - катилось по залу, и никто уже не верил, что автоматы заряжены. Хельмут не слышал выстрелов: только увидел, как согнулся пополам Генрих, зажимая рану на животе. Увидел - уже мёртвых - на полу. Отец ему рассказывал, что мозг умирает семь минут. Значит, они ещё живы, сердце уже остановилось, кровь застыла, а мозг утопает в последних видениях яркого света и божественной безмятежности. Хельмут замер посреди зала, не замечая бегущих людей. Как странно, что рядом с Генрихом упал и Даниэль. -На пол... На пол... - Генрих почему-то шептал, тянул Хельмута вниз, на залитый кровью пол. -Ненавижу! - жуткий рёв. - Ненавижу! В зал ворвалась метель, мгновенно выстудила воздух, заметала колкий снег. Автоматчики заглядывали в пробоину, поднимая воротники на ходу. И оттуда, из пробоины, потянуло леденящим ветром, сквозь снежные порывы Хельмут еле различал мерцающую фигуру Сапфира - почти у обрыва - он держал за грудки человека и кричал: -Ненавижу, ненавижу тебя! Замахнулся лапищей - как кувалдой - всадил когти ему в лицо, сдирая мясо с костей. И ещё раз - легко вынимая скулы, переносицу, хрящи, горсть зубов. Протяжно, безнадёжно завыл. Хельмут понял: от тоски, отчаяния, прощаясь с чистотой своего разума - Сапфир больше не будет собой. Никто не будет собой... Послышались одиночные выстрелы и крики - это методично отстреливали бунтующих кадетов. Надо же, подумалось Хельмуту, не жалко, на каждого по одной и не жалко... А ведь правильно, сейчас мы соберём все их пули. Сейчас - и больше никогда не будет. И ребятня скажет: спасибо вам за то, что взяли с собой. Хельмут, как был, выскочил в пролом, к Сапфиру... Уже ничего не будет, думал он. И даже не думал: ледяной ветер до дрожи, до оторопи терзал его. Автоматчики переваливались через сугробы и почти наугад стреляли в Сапфира, пытаясь спасти обмороженные лица под шарфами. Пули попали в живот, но Сапфир даже не дрогнул – только отшвырнул от себя искалеченное тело с подрагивающими ногами, и оно, кувыркаясь чёрной птицей, полетело в туманящуюся пропасть. Какая-то блаженная эйфория охватила Хельмута, он зарывался лицом в синюю гриву, прятал онемевшие руки: на полвдоха, но дышать стало легче, отступил подкативший к горлу кашель. Зубы стучали так, что лицо стало сводить судорогой, но он смог улыбнуться: значит, нипочём ему пули, значит, заживёт... Сапфир всадил когти в стены барака, содрав с древесины наледь, рванулся вверх, унося на спине замерзающего насмерть Хельмута. В несколько прыжков он достиг крыши и перевалился через край, тяжело, неуклюже, распластался на чёрных досках и застыл. Хельмут зарылся носом в гриву, вдыхая уходящее тепло. Внизу перекрикивались автоматчики, стреляли наугад: в метели им мерещились фантомы, химеры, поднявшиеся против единственного поселения. Ветер ревел, срывая ледяную крошку со скал, гулом отдавалась далёкая лавина на сухой треск оружия; на многие мили вокруг обезумевших людей не было никого живого...
Нет, не последняя то была партия зверушек - но после этой я уж точно не сподоблюсь здесь выставлять что-то такое же масштабное - так, по парочке... Итак, еще зверушки из бархатного пластика (подробнее о нем можно прочитать в моем профиле) в основном на фоне природы. Жду, когда же наконец начнется настоящая осень - для продолжения фотосессии. Грифон на ветке черешни - понравилось ему именно там.
Ну, начну с самого последнего по времени "открытия" - это фильм "Хэллбой-2" режиссера Дель Торо. Признаться, когда я совершенно случайно попал на сеанс в кинотеатр маленького южного городка Славянск на Кубани, ни на что особенное не рассчитывал. Комиксы, да еще вторая часть... обычно фильмы с такими "данными" - чушь собачья, ну да ради спецэффектов и разгрузиться от работы сойдет. Что ж, меня ждал сюрприз. читать дальшеБуквально с первых кадров я начал тихо шалеть - и шалел весь фильм, не отрывая глаз от экрана. Во первых - КАК это было сделано! Не столько поднадоевшие уже компьютерные спецэффекты, сколько ошеломительно прекрасный и стильный дизайн! Во-вторых, я проникся "главным злодеем" - злым эльфийским принцем Хотя бы потому, что многие его идеи близки сердцу... Вот его в конце реально жаль было. Впрочем, такое чувство, что самому Хэллбою, в общем-то, тоже... Хэллбой в фильме вообще душка - очень психологичный и живой образ. Водяной мне еще по первой части нравился, а доктор-плазмоид очаровал с первых кадров. Смерть вверг меня в восторженный ступор - создание в духе Жидислава Бекшински, а какие у него крылья! И ведь зуб даю - крылья не компьютерные, это великолепие сделано вручную из кожи! В общем... по всем пунктам даю фильму высшую оценку - красивый, стильный, мощный и трогательный. Еще у меня появилась дурная привычка "западать" на старые фильмы и сериалы - все уже отболели ими, а у меня позднее зажигание... Так, например, для меня открытием были "Люди Икс" - Росомаха эт про меня А Ксавьер и Магнето - без комментариев, история дружбы-вражды проработана отлично Единственное, что слегка раздражало - ну уж очень он неправдоподобно "добрый" (это после японских, наверно...), даже Росомаха с Саблезубом особо серьезно и не дрались. А Росомаха все грозится и грозится кого-нибудь выпотрошить коготками, но дальше угроз дело и не заходит... И после этого кто-то еще говорит, что американские мультики учат жестокости? Ни верю! Еще меня угораздило посмотреть "Гайвера" - ох, душевная вещь. Хочу быть зоаноидом Даже на фанарт сподобился... скульптурный. Хороший сериал, добротный и интересный. Персонажи цепляющие. В общем, что еще для счастья надо? Ну и "Секретные материалы", с которых я не слезаю уже несколько месяцев. Особенно полюбились 8-9 сезон - из-за агента Доггета. А вот Моника Рейс меня бесит... имхо, единственный персонаж, который там реально лишний...
КРЫСА С ПЕЧАЛЬНЫМИ ГЛАЗАМИ Под пальмами южных широт Чудесная крыса живёт. И нос её розов, и хвост её гол, И зубки торчат вперёд, Но странная крыса как певчий щегол Чудесные песни поёт. Когда же на небе большая луна Как жёлтый фонарь горит, Та крыса на крыльях, что легче сна, Над гладью морской парит. Большие глаза её грусти полны; Они золотым огнём Пылают как угли при свете луны И слепнут от солнца днём. И крысу туземцы местности той Оберегают от кошек, Из мисочки поят водой ключевой И сахаром кормят с ладошек.
Обработал некоторые фото, на которых уже поставил крест из-за многочисленного мусора вроде фотографирования на обшарпанном квартирном подоконнике или торговом фестивальном столе. И вот что из этого вышло... для сравнения исходники ставить не буду - зело страшненькие.
Адская гончая. Делалась в паре с бесенком, но продавал я ее почему-то отдельно. Самое смешное, их купили, не сговариваясь, мои друзья, и теперь у них полная композиция.
читать дальшеКрасный дракончик, ваялся на заказ. Вышел милашкой, но в плане фото руки у меня кривые... Безликий - из моей первой серии по Миядзаки. Кошкопернатое - уже утянули в личную коллекцию. Кошка-феникс. Пока еще ищет хозяина. Окото-демон - ваялся на заказ. К сожалению, оказался очень нефотогеничен. Хотя слегка издали смотрелся как живой.
Грифонов как-то делаю редко. Не потому, что не нравятся, наоборот. Но вот не складывается. Вот этот был последним из слепленных грифошей. Забрали на Фолкрокфоруме. читать дальшеА вот эти два были первыми: Взрослый матерый оррел И маленький подлиза-грифончик А вот этот - грифорон, вместо составных льва и орла - ворон и пантера. К сожалению, хоть самому мне безумно нравятся эти создания, люди отдают предпочтения зверям каноническим...
Редко леплю фуррей (антропоморфные звери), хотя тема приятная и благодатная. Этот - один из трех таких созданий. Еще есть лев и пантера. Лис из них самый миниатюрный, и создавался последним. Материал - бархатный пластик. Лепил скорее для души, чем на продажу. читать дальше
Золотой волк Этого зверя я с самого начала ваял в личную коллекцию, а не для продажи. Вот так выглядели бы волки, генетически воскрешенные из некогда истребленных человеком и адаптированные к жизни в другом, хоть и похожем на наш, мире. Возможно, золотой волк Варо так и останется лишь легендой, а может, я когда-нибудь сподоблюсь написать его (и не только его) историю.
читать дальше При желании можно заказать у меня похожего зверя, в смысле, волка
Волчица Моро. Одна из первых моих работ в пластике. Персонаж фильма Хаяо Миядзаки "Принцесса Мононоке". Белая двухвостая волчица, один из древних богов-зверей в свите Шишигами, Духа Леса. К сожалению, качество фото оставляет желать лучшего, да и саму волчицу при случае я бы уже сделал лучше
И, напоследок, серый волчишка. Маленький серый волчишка
Как же я безумно устал за эту неделю. Настолько, что сейчас хочу только спать. Нет сил даже смотреть "Секретные материалы", на которые я жестоко подсел. Ну и хорошо, растяну 6 сезон, потом все равно будет ломка... Жаль, в первых сезонах нет Доггета. А 8-9 пересматривать третий раз за 2 месяца - я маньяк, но не настолько...
Чтоб мне так рисовать. Один из лучших палеонтологических артбуков. Долго я искал эту книжку, потому что был потрясен иллюстрациями. Обычно в энциклопедиях по динозаврам такая мура, а это... это впечатляет!